Рассказы о котятах
Чуча
Поначалу я не любила ее. Их было две маленьких сестрички – серо-беленькая Зюзя и черненькая, с белым галстучком и такими же белыми чешечками, Чуча. Первое Симочкино потомство. Она, кстати, оказалась, очень заботливой мамой, переживающей за каждый шаг своих котят, которые вдвоем, были ужасными непоседами. «Девчата» не бегали, а скорее, летали по комнате, не забывая проехаться коготками по моим ногам, если те оказывались на диване. Мы собирались сестричек отдать (у нас уже было две кошки Сима и ее мама), поэтому особо к ним привязываться было излишним. Но совсем оставаться равнодушной к их котеночному очарованию, конечно, было невозможно. Возьмешь такой тепленький комочек с лапками, прижмешь к груди, и вот оно счастье – и человеческое, и кисючее. Но на руки я брала только черненькую Чучу, к ней как-то лежала душа. А серо-белый чулочек как-то терялся рядом с элегантной и яркой красотой Чучи и обходился без моих нежностей. Зато сестринскую нежность они дарили друг другу постоянно и щедро. Подкрепились молочком, или маминым или из мисочки, побегали, поиграли, и – тихий час. Где их свалит сон не так важно, главное, что спать будут друг на дружке, делясь своим теплом.
Увы, хозяев для котят найти не удалось. Пару раз относила их на рынок, в общий котеночный «детский сад», где они успели перегреться на солнце, получить стресс от незнакомой обстановки и набраться всяких бяк от «сокамерников». Вдобавок я угостила малышей некипяченым молоком. В общем, котята заболели. Когда я уезжала, а котята оставались на бабушкино попечение, была надежда что это пройдет само собой. Зюзя вычухалась, а Чучи не стало…
В следующий свой приезд, на бабушкином пороге, поздно вечером, я увидела взросленького котенка, который как две капли воды походил на Чучу. Такой же черненький и такие же беленькие чешечки, и усики тоже беленькие. Как напоминание из другого мира о той любви, что мы потеряли, иногда по своей вине, легкомысленно и жестоко.
Блюдце молока на дорожку (на этот раз кипяченого!) — и котенок ушел в ночь. Можно каяться, но не просить прощения. Простить нельзя, как невозможно исправить непоправимое. Не прощай меня, Чуча, не прощай.